Петр I - последний царь всея Руси из династии Романовых, первый Император Всероссийский, великий реформатор и личность неоднозначная. Он вытащил Россию, буквально за бороду, из затянувшегося средневековья и пинком загнал в новое время. В истории больше известны великие петровские начинания, но были у царя и великие провалы – как в государственных начинаниях, так и в личной жизни.
Петровская образовательная реформа провалилась
Одна из известнейших реформ Петра I – «образовательная реформа», которая оказалась полным провалом. Будучи яростным западником, Петр I старался привить у дворянства тягу к знаниям. И дворяне, и их дети должны были учиться. Это требование распространялось и на духовенство. Указ о 1714 года, который вводил всеобщую учебную повинность (не распространялась она только на крестьян) гласил «без свидетельства об окончании обучения жениться не допускать и венечных памятей не давать ». Те, кто не хотел постигать науку, облагались штрафами, их забирали на военную службу, а некоторым даже запрещалось жениться.
При Петре I было открыто 42 «цифирные школы», 50 епархиальных школ, «архиерейские» и гарнизонные школы, появилась Российская Академия Наук. Но свою главную задачу - создать единую внесословную систему образования – Пётр I осуществить так и не смог.
Пётр I не смог победить бороды и баню
Общеизвестный факт - Петр I запретил носить бороды. Впрочем, на самом деле запрет на бороды был частичным, . Чем выше было сословие «бородачей», тем больше был налог: дворянская борода оценивалась в 60 рублей, купеческая – в 100 рублей, а холопья – в 30 рублей. Ещё одна русская «святыня», на которую замахнулся прогрессивный русский царь – бани. Их тоже обложили налогом. По указу 1704 года первостатейные купцы и думные люди должны были с домашних бань платить по 3 рубля, а крестьяне – по 15 копеек. Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что общественные бани царь Пётр поощрял. Указ от 11 мая 1733 года гласил: «завести в Москве лечебную баню » (сегодня сказали бы спа-салон). Хозяину рекомендовалось держать умеренную цену и запрещалось предлагать посетителям водку и вина.
Пётр I не смог накормить соотечественников картошкой
Картошка - ещё одна петровская новация. Началось всё, якобы с мешка картофеля, который Пётр I отправил из Голландии графу Шереметьеву со строгим приказом обязательно разводить его в России. По незнанию люди ели не корнеплод, а «зелёные помидоры», которые оставались на стебле растения после цветения. Письменные источники свидетельствуют о том, что такой «цветочной похлебкой» отравилось немало людей, что популярность картошке не добавило. «Огородной» культурой в России картофель стал только при Екатерине II, которая в 1760-х решила, что «земляное» яблоко может быть полезным в голодные годы. Первым по поручению царицы картошку у себя на огороде начал разводить небезызвестный Абрам Ганнибал, а в 1765 российский Сенат издал указ о массовом продвижении картофеля в крестьянских хозяйствах. Для этого из Германии в Москву даже выписали 57 бочонков клубней и разослали их по российским волостям для разведения.Стоматолога из Петра I не вышло
Многие историки склонны утверждать, что неимоверный интерес Петра ко всему и сразу, сыграл с ним злую шутку. Петр I интересовался таким огромным количеством вещей, что его познания по многим вопросам были весьма поверхностными. Впрочем, это не мешало императору заниматься, например, медициной. Так, Петра I увлекала стоматология, и он собственноручно рвал своим приближённым больные зубы. То ли от азарта, то ли по незнанию император мог вырвать при этом и несколько здоровых зубов.
Пётр I так и не научился плести лапти
Еще одним предметом непомерного интереса царя были лапти. Петр I был настолько очарован этим мужицким ремеслом, что захотел его освоить. Однако, сколько ни пытался император, постичь эту науку у него так и не получилось. «До всего Царь Петр дошел сам, а над запятником лаптя задумался и бросил. В Петербурге недоплетенный царский лапоть хранят и показывают», - говорили в народе.
Пётр I не смог создать крепкую семью
Самой, пожалуй, большой личной неудачей Петра I была его семья. Несмотря на безмерную любовь к своей супруге, Петр I не брезговал походами «налево». Екатерина I тоже позволяла себе интрижки, самой известной из которых стала связь камер-юнкером Виллимом Монсом. Петр I, узнав об этом, Монса приказал колесовать ( в России были всегда), будто за казнокрадство. Потом прелюбодею отрубили голову, заспиртовали её и на несколько дней оставили в спальне царицы. После этого общаться супруги прекратили. Дети же Петра, в отличие от своего отца, который славился прекрасным здоровьем, были на редкость болезненными. Все это не давало императору такого необходимого в океане государственных забот и интриг душевного покоя.
Пётру I не удалось реализовать свой дизайнерский проект
По окончанию «Северной войны» Петр I хотел, чтобы на большинстве фонтанов Петергофа фигурировала скульптура Геракла, скручивающего многоглавую гидру. Это должно было символизировать победу России над шведами. Но дизайнеры того времени, нашли куда более символичное воплощение этой победе. Полтавская битва произошла в день святого Самсония Странноприимца, а на шведском гербе фигурировал лев, вот и решили установить фонтан "Самсона раздирающий пасть льву".
Высокий рост мешал Петру I во многих делах
Согласно описанию современников, Петр I был очень высокого роста - около 2000 см. Он на голову выделялся в любой толпе, был крепкого сложения и отличался прекрасным здоровьем. Правда, высокий рост лишал его проворства и даже мешал в некоторых делах. Интересно, что при таком высоком росте размер обуви у царя Петра был всего 38.Прутский поход – самая серьёзная военная неудача Петра I
В 1711 году, во время войны с Турцией, на реке Прут состоялось сражение, которое стало для Петра I «катастрофой», «конфузией» и «головокружением от успехов». Русская армия под командованием самого царя Петра (хотя номинально командующим был Шереметьев) оказалась в окружении турецко-татарских войск, которые имели существенное численное преимущество. Петр I вынужден был подписать мирный договор, по условиям которого пришлось возвратить территорию, завоёванную в 1696 году во время Азовского похода. Есть версия, что русское войско от неминуемой гибели спасла Екатерина I, отдав на подкуп визиря свои драгоценности. Подтверждением этого является тот факт, что в 1714 году Пётр создал новый российский орден освобождения, который вскоре назвали орденом святой великомученицы Екатерины. «Учинен в память бытности Ея Величества в баталии с турки у Прута, где в такое опасное время не яко жена, но яко мужская персона видима всем была », - сохранилась запись в документах.
Смерть Петра I положила начало эпохе дворцовых переворотов
Последней неудачей Петра I стала его буквально предсмертная реформа о престолонаследии. 5 февраля 1722 российский император подписал указ, которым отменялся обычай передачи престола прямым потомкам по мужской линии. При этом допускалось, что своей волей монарх может назначить преемников любого достойного человека."… чего для благоразсудили сей уставъ учинить, дабы сіе было всегда въ волѣ правительствующаго государя, кому оный хочетъ, тому и опредѣлить наслѣдство, и опредѣленному, видя какое непотребство, паки отмѣнитъ, дабы дѣти и потомки не впали въ такую злость, какъ выше писано, имѣя сію узду на себѣ."
Император Пётр I не успел назначить себе преемника. Смерть Петра I послужила началом эпохи дворцовых переворотов.
Официальные факты про лапти вызывают несколько вопросов, размышляя над которыми можно прийти к определённым выводам о недавних событиях нашего прошлого, в частности, о недавнем высоком технологическом уровне и возможной катастрофе, произошедшей несколько сотен лет назад...
Лапти - обувь из лыка, которую на протяжении многих веков (по официальной хронологии) носило славянское население Восточной Европы. Считается, что название этой обуви произошло от слова «лапа». В России в лапти обувались только деревенские жители, то есть крестьяне. Ну а крестьяне составляли подавляющее население Руси. Лапоть и крестьянин были почти синонимами. Вот откуда пошла поговорка "лапотная Россия".
И действительно, даже в начале XX века Россию еще нередко называли страной "лапотной", вкладывая в это понятие оттенок примитива и отсталости. Лапти стали как бы рода символом, вошедшим во множество пословиц и поговорок, их традиционно считали обувью беднейшей части населения. И неслучайно. Вся русская деревня, за исключением Сибири и казачьих районов, круглый год ходила в лаптях.
Конечно, лапти плели из коры многих лиственных деревьев: липы, березы, вяза, дуба, ракиты и т.д. В зависимости от материала и плетеная обувь называлась по-разному: берестяники, вязовики, дубовики, ракитники. Самыми прочными и мягкими в этом ряду считались лыковые лапти, изготовленные из липового лыка, а самыми плохими - ивовые коверзни и мочалыжники, которые делали из мочала.
Нередко лапти назывались по числу лыковых полос, использованных в плетении: пятерик, шестерик, семерик. В семь лык обычно плели зимние лапти. Для прочности, тепла и красоты лапти проплетали вторично, для чего применяли пеньковые веревки. С этой же целью иногда пришивали кожаную подметку.
Для праздничного выхода предназначались писаные вязовые лапти из тонкого лыка с черной шерстяной тесьмой, которая закреплялась на ногах. Для осенне-весенних хозяйственных работ во дворе более удобными считали простые высокие плетеные ступни без всякой тесьмы.
Обувь плели не только из древесной коры, в дело шли и тонкие корни, а потому и сплетенные из них лапти звались коренниками. Модели лаптей, изготавливаемые из полосок ткани, называли плетешками. Ещё лапти делали из пеньковой веревки - крутцы, и даже из конского волоса - волосянника. Такую обувь чаще носили дома или ходили в ней в жаркую погоду, а лыковые лапти зимой хорошо сохраняли тепло, а летом давали ногам прохладу.
Техника плетения лаптей была тоже очень разнообразной. К примеру, великорусские лапти, в отличие от белорусских и украинских, имели косое плетение, тогда как в западных районах использовали прямое плетение, или "прямуя решетку". Если на Украине и в Белоруссии лапти начинали плести с носка, то русские крестьяне делали работу с задника. Так что о месте появления той или иной плетеной обуви можно судить по форме и материалу, из которого она изготовлена. Для московских моделей, плетенных из лыка, характерны высокие борта и округлые носки. На Севере, в частности, в Новгороде, чаще мастерили лапти из бересты с треугольными носками и сравнительно низкими бортами. Мордовские лапти, распространенные в Нижегородской и Пензенской губерниях, плели из вязового лыка.
Способы плетения лаптей - например, в прямую клетку или в косую, с пятки либо с носка - были свои у каждого племени и вплоть до начала нашего века разнились по областям. Так, древние вятичи предпочитали лапти косого плетения, новгородские словене - тоже, но большей частью из берёсты и с более низкими бортиками. А вот поляне, древляне, дреговичи, радимичи носили лапти в прямую клетку.
]]> ]]>
Плетение лаптей считалось несложной работой, но требующей сноровки и навыков. Не зря про крепко напившегося человека и сейчас говорят, что он, мол, "лыка не вяжет", то есть не способен к элементарным действиям! Зато, "связывая лыко", мужчина обеспечивал обувью всю семью - тогда специальных мастерских ещё не было очень долгое время. Главные инструменты для плетения лаптей - кочедыки делали из костей животных или из металла. Первые кочедыки археологи относят к каменному веку.
Даже во время Гражданской войны, лапти были основной обувью бойцов Красной Армии. Существовала Чрезвычайная комиссия по валенкам и лаптям (ЧЕКВАЛАП), которая занималась заготовкой обуви для военнослужащих.
Когда же впервые появились лапти на Руси?
На этот, казалось бы, простой вопрос точного ответа нет до сих пор .
Принято считать, что лапти - один из самых древних видов обуви. Так или иначе, но костяные кочедыки - крючки для плетения лаптей - регулярно находят археологи и приписывают их неолетическим стоянкам. Получается, по официальной версии, ещё в каменном веке люди плели обувь, используя растительные волокна.
Однако приведём такие данные:
В одном лишь 1889 году в лыковые лапти были обуты более 25 миллионов русских крестьян. Известно, что лапти быстро изнашиваются, и на год их требовалось только одному человеку 40 пар. Не мудрено, что в том же году в России, как свидетельствуют статистические данные, было изготовлено около 500 миллионов пар лаптей, то есть было истреблено почти полтора миллиарда молодых липовых деревьев : для одной пары лаптей нужно содрать (именно содрать) лыко с 2-3 молодых липок!
Существовали целые артели плетенщиков, которые, по сохранившимся описаниям, отправлялись в лес целыми партиями. За десятину липового леса они платили до ста рублей. Снимали лыко специальным деревянным пырком, оставляя совершенно голый ствол. Лучшим считалось лыко, добытое весной, когда на липе начинали распускаться первые листочки, поэтому чаще всего такая операция губила дерево. Отсюда пошло выражение "ободрать как липку".
Из воза лык получалось приблизительно 300 пар лаптей. Плели лапти от двух до десяти пар в день в зависимости от опыта и сноровки.
В 19 веке пару хороших лыковых лаптей можно было купить за три копейки, тогда как самые грубые крестьянские сапоги стоили пять-шесть рублей. Для крестьянина-земледельца это большие деньги, чтобы собрать их, нужно было продать четверть ржи (одна четверть равнялась почти 210 литрам сыпучих веществ). Сапоги, отличавшиеся от лаптей удобством, красотой и прочностью, для большинства крепостных крестьян были недоступны. Даже для зажиточного крестьянина сапоги оставались роскошью, их надевали лишь по праздникам. Вот и обходились лаптями. О недолговечности плетеной обуви свидетельствует поговорка: "В дорогу идти, пятеры лапти сплести". Зимой мужик носил одни лапти не более десяти дней, а летом в рабочую пору стаптывал их в четыре дня.
Возникает интересный вопрос. Сколько же требовалось берёсты и лыка, чтобы столетиями обувать целый народ? Простые подсчёты показывают: если бы наши предки усердно рубили деревья ради коры, березняки и липовые леса исчезли бы ещё в доисторическую эпоху. Однако этого не произошло. Почему?
Не потому ли, что потребность в "лаптях" в России возникла относительно недавно, несколько сотен лет назад, в связи с резким падением технологического и культурного уровня из-за внешних факторов? Конечно, многие посчитают, что это слишком косвенный довод, и, возможно, найдут своё объяснение этому факту, но если проанализировать всё это вместе с такими статьями, как " ", " ", " " и некоторыми другими, то анализ такой точки зрения, как минимум, потребует размышлений.
Тяжёлое соостояние с лиственными деревьями в Россиии пытались исправить ещё в дореволюционные времена, и по официальной версии такая ситуация возникла из-за повсеместного использования дерева как поделочного, повседневного и промышленного сырья.
Вот пример заботы государства времён Российской Империи о лесном хозяйстве:
В России до 1917 крестьяне и сельские общины поощрялись, с подачи науки, "хозяевами государства" за разведения леса.
За выращенные и сохраненные землевладельцем 50 десятин леса (~50га), ему выдавался ценный приз в 500 рублей (стоимость 150-200 коров, или ныне 5-6млн рублей) и золотая медаль. Сейчас эта сумма соответствует затратам по созданию древесных насаждений на 42 гектар. Получается, уже тогда лесные чиновники Российской Империи брали цифры не от балды, а довольно точно знали, сколько стоит восстановление леса, и, главное - в этом была потребность.
Подробнее с нестыковками в нашем лесном хозяйстве читатели могут ознакомиться в статье А.Артемьева , мы же отметим ещё одно общепринятое утверждение о "лапотном" деле.
В русских письменных источниках слово "лапоть", а точнее, производное от него - "лапотник" впервые встречается в "Повести временных лет". Однако о том, что Радзивиловская летопись и входящая в её состав "Повесть временных лет" является поздней подделкой, можно убедиться, посмотрев фильм " ".
Так что не так-то прост оказался этот "лапотный" вопрос...
Плетение лаптей очень древнее занятие. Археологи даже находили окаменелые части инструментов для плетения лаптей.
Лапти неразрывно связаны с Русью. В тоже время лапти считались обувью для бедняков, их носили те у кого не было денег на кожаную обувь.
Ремесло плетения лаптей
В наше время единичные мастера могут плести лапти. Несомненно там нужна сноровка и некоторые знания. Самым главным наверное считается правильная подготовка лыка. Его перед тем как начать вязать, нужно вымочить в воде и только потом приступать к вязанию. От подготовки сырья зависит качество лаптей.
Все умеющий Пётр I
На самом деле интересный факт в жизни Петра I. Он умел столько всего, что в голове просто не укладывается. Известно, что Пётр I освоил 14 ремёсел. В первую очередь это было кораблестроение. Он живо всем интересовался, ему поддавались самые сложные ремёсла.
Что интересно, он пробовал плести даже лапти, на столько его любознательность была велика. Но как известно, везде нужна своя сноровка. Как не старался Пётр научиться этому ремеслу, у него ничего не выходило. В очередной раз пытаясь освоить плетение лаптей, разгорячившись он выкрикнул "Нет ремесла МУДРЁНЕЕ лапотного!"
- "След в истории".
Наука и жизнь // Иллюстрации
Русские крестьяне. Такими их изобразил немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий (1603-1671), трижды посетивший Русское государство в 1630-1640 годах.
Лапоть косого плетения относится к великорусским лаптям традиционного типа. Внизу - достаточно редко встречающийся лапоть, сплетенный из кожи.
"Подаяние". известный русский фотохудожник второй половины XIX века А. О. Карелин строил композиции своих произведений на манер художников-передвижников.
Одна из первых миниатюр из "Жития Сергия Радонежского", на которой изображен пашущий крестьянин, обутый в лапти. Начало XVI века.
Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века показывает сразу и пахоту, и сев, и жатву. Обувь, в которую обуты работающие, выглядит весьма условной.
Лыжники, обутые в лапти, сопровождают сани. Гравюра из "Записок о Московии" дипломата Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Москве в 1517 году.
В начале XX века Россию еще нередко называли страной "лапотной", вкладывая в это понятие оттенок примитива и отсталости. Лапти, ставшие своего рода символом, вошедшим во множество пословиц и поговорок, традиционно считали обувью беднейшей части населения. И неслучайно. Вся русская деревня, за исключением Сибири и казачьих районов, круглый год ходила в лаптях. Казалось бы, что сложного несет в себе тема история лаптя? А между тем даже точное время появления лаптей в жизни наших далеких предков неизвестно по сей день.
Принято считать, что лапти - один из самых древних видов обуви. Во всяком случае, костяные кочедыки - крючки для плетения лаптей - археологи находят даже на неолитических стоянках. Не дает ли это основание предполагать, что уже в каменном веке люди, возможно, плели обувь из растительных волокон?
Широкое распространение плетеной обуви породило невероятное разнообразие ее сортов и фасонов, зависящих, прежде всего, от сырья, использованного в работе. А плели лапти из коры и подкорья многих лиственных деревьев: липы, березы, вяза, дуба, ракиты и т.д. В зависимости от материала и плетеная обувь называлась по-разному: берестяники, вязовики, дубовики, ракитники ... Самыми прочными и мягкими в этом ряду считались лыковые лапти, изготовленные из липового лыка, а самыми плохими - ивовые коверзни и мочалыжники, которые делали из мочала.
Нередко лапти именовали по числу лыковых полос, использованных в плетении: пятерик, шестерик, семерик. В семь лык обычно плели зимние лапти, хотя бывали экземпляры, где количество лык доходило до двенадцати. Для прочности, тепла и красоты лапти проплетали вторично, для чего, как правило, в ход шли пеньковые веревки. С этой же целью иногда пришивали кожаную подметку (подковырку).
Для праздничного выхода предназначались писаные вязовые лапти из тонкого лыка с черными шерстяными (а не пеньковыми) оборами (то есть тесьмой, закрепляющей на ногах лапти) или вязовые красноватые семерики . Для осенних и весенних работ во дворе более удобными считали высокие плетеные ступни , вовсе не имевшие обор.
Обувь плели не только из древесной коры, в дело шли и тонкие корни, а потому и сплетенные из них лапти прозывались коренниками. Модели, изготавливаемые из полосок ткани и суконных покромок, называли плетешками. Лапти делали и из пеньковой веревки - курпы, или крутцы , и даже из конского волоса - волосянники. Такую обувь чаще носили дома или ходили в ней в жаркую погоду.
Техника плетения лаптей была тоже очень разнообразной. К примеру, великорусские лапти, в отличие от белорусских и украинских, имели косое плетение - "косую решетку", тогда как в западных районах бытовал более консервативный тип - прямое плетение, или "прямая решетка". Если на Украине и в Белоруссии лапти начинали плести с носка, то русские крестьяне делали заплетку с задника. Так что о месте появления той или иной плетеной обуви можно судить по форме и материалу, из которого она изготовлена. Например, для московских моделей, плетенных из лыка, характерны высокие борта и округлые головки (то есть носки). Северный, или новгородский, тип чаще делали из бересты с треугольными носками и сравнительно низкими бортами. Мордовские лапти, распространенные в Нижегородской и Пензенской губерниях, плели из вязового лыка. Головки этих моделей имели обычно трапециевидную форму.
Редко кто в крестьянской среде не умел плести лапти. Сохранилось описание этого промысла в Симбирской губернии, где лыкодеры отправлялись в лес целыми артелями. За десятину липового леса, арендованного у помещика, они платили до ста рублей. Снимали лыко специальным деревянным пырком, оставляя совершенно голый ствол. Лучшим считалось лыко, добытое весной, когда на липе начинали распускаться первые листочки, поэтому чаще всего такая операция губила дерево (отсюда, видимо, и известное выражение "ободрать как липку").
Тщательно снятые лыки затем завязывали по сотням в пучки и хранили в сенях или на чердаке. Перед плетением лаптей лыко в течение суток обязательно отмачивали в теплой воде. Затем кору соскабливали, оставляя луб. Из воза лык - от 40 до 60 пучков по 50 трубочек в каждом - получалось приблизительно 300 пар лаптей. О скорости плетения лаптей различные источники говорят по-разному: от двух до десяти пар в день.
Для плетения лаптя нужна была деревянная колодка и, как уже говорилось, костяной или железный крючок - кочедык . Особого навыка требовало плетение запятника, где сводились все лыки. Связать петли старались так, чтобы после продержки обор , они не кривили лаптя и не трудили ноги на одну сторону. Есть легенда, что сам Петр I учился плести лапти и что сплетенный им образец хранился среди его вещей в Эрмитаже еще в начале прошлого (XX) столетия.
Сапоги, отличавшиеся от лаптей удобством, красотой и прочностью, для большинства крепостных крестьян были недоступны. Вот и обходились лаптями. О недолговечности плетеной обуви свидетельствует поговорка: "В дорогу идти, пятеры лапти сплести". Зимой мужик носил одни лапти не более десяти дней, а летом в рабочую пору стаптывал их в четыре дня.
Жизнь крестьян-лапотников описана многими русскими классиками. В рассказе "Хорь и Калиныч" И. С. Тургенев противопоставляет орловскому мужику калужского оброчного крестьянина: "Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах" .
Как видим, даже для зажиточного крестьянина сапоги оставались роскошью, их надевали лишь по праздникам. Своеобразный знаковый смысл кожаной обуви для крестьянина подчеркивает и другой наш писатель, Д. Н. Мамин-Сибиряк: "Сапоги для мужика самый соблазнительный предмет... Никакая другая часть мужицкого костюма не пользуется такой симпатией, как именно сапог ". А между тем кожаная обувь ценилась не дешево. В 1838 году на Нижегородской ярмарке пару хороших лыковых лаптей можно было купить за три копейки, тогда как самые грубые крестьянские сапоги стоили в ту пору не менее пяти-шести рублей. Для крестьянина-земледельца это большие деньги, чтобы собрать их, нужно было продать четверть ржи, а в иных местах и более (одна четверть равнялась почти 210 литрам сыпучих веществ).
Еще во время Гражданской войны (1918-1920) в лаптях ходила бoльшая часть Красной армии. Их заготовкой занималась чрезвычайная комиссия (ЧЕКВАЛАП), снабжавшая солдат валяной обувью и лаптями.
В письменных источниках слово "лапоть", а точнее, производное от него - "лапотник" впервые встречается в "Повести временных лет" (в Лаврентьевской летописи): "В лето 6493 (985 год. - Прим. Д. О. ), иде Володимеръ на Болгары съ Добрынею съ уемъ своимъ въ ладьях, а Торки берегомъ приведе на конихъ, и победи Болгары. Рече Добрыня Володимеру: съглядахъ колодникъ оже вси въ сапозехъ, сим дани нам не даяти, поидем искать лапотников. И сотвори Володимеръ с Болгары миръ..."
В другом письменном источнике эпохи Древней Руси, "Слове Даниила Заточника", термин "лыченица" как название вида плетеной обуви противопоставляется сапогу: "Лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоемъ, нежели в червлене сапозе в боярском дворе ".
Историки, однако, знают, что названия вещей, известных по письменным источникам, не всегда совпадают с теми предметами, которые соответствуют этим терминам сегодня. К примеру, "сарафаном" в XVI веке называли верхнюю мужскую одежду в виде кафтана, а "ширинкой" именовали богато вышитый шейный платок.
Интересную статью по истории лаптя опубликовал современный петербургский археолог А. В. Курбатов, который предлагает рассматривать историю лаптя не с точки зрения филолога, а с позиций историка материальной культуры. Ссылаясь на накопленные за последнее время археологические материалы и расширившуюся лингвистическую базу, он пересматривает выводы, высказанные финским исследователем прошлого века И. С. Вахросом в очень интересной монографии "Наименование обуви в русском языке".
В частности, Курбатов пытается доказать, что плетеная обувь начала распространяться в России не ранее XVI века. Более того, мнение об изначальном преобладании лаптей среди сельских жителей он относит к мифологизации истории, как, впрочем, и социальное объяснение этого явления следствием чрезвычайной бедности крестьянства. Эти представления сложились, по мнению автора статьи, в среде образованной части российского общества лишь в XVIII веке.
И действительно, в опубликованных материалах, посвященных широкомасштабным археологическим исследованиям в Новгороде, Старой Ладоге, Полоцке и других русских городах, где был зафиксирован культурный слой, синхронный "Повести временных лет", не обнаружено следов плетеной обуви. А как же найденные при раскопках костяные кочедыки? Они могли, по мнению автора статьи, использоваться для иных целей - для плетения берестяных коробов или рыболовных сетей. В городских слоях, подчеркивает исследователь, лапти появляются не ранее рубежа XV-XVI веков.
Следующий довод автора: изображения обутых в лапти нет ни на иконах, ни на фресках, ни в миниатюрах лицевого свода. Самая ранняя миниатюра, где показан обутый в лапти крестьянин, - сцена пахоты из "Жития Сергия Радонежского", но оно датируется началом XVI века. К этому же времени относятся сведения писцовых книг, где впервые упоминаются "лапотники", то есть ремесленники, занятые изготовлением лаптей на продажу. В трудах иностранных авторов, посещавших Россию, первое упоминание о лыковой обуви, относящееся к середине XVII столетия, А. Курбатов находит у некоего Николааса Витсена.
Нельзя не сказать и об оригинальной, на мой взгляд, трактовке, которую дает Курбатов раннесредневековым письменным источникам, где впервые речь идет о лаптях. Это, например, приведенный выше отрывок из "Повести временных лет", где Добрыня дает Владимиру совет "поискать лапотников". А. В. Курбатов объясняет его не бедностью лапотников, противопоставленных богатым пленникам-болгарам, обутым в сапоги, а видит в этом намек на кочевников. Ведь собирать дань с оседлых жителей (лапотников) легче, чем гоняться по степи за ордами кочующих племен (сапоги - обувь, наиболее приспособленная для верховой езды, активно использовалась кочевниками). В этом случае слово "лапотник", то есть обутый в "лапоть", упоминаемый Добрыней, возможно, означает какой-то особый вид низкой обуви, но не сплетенный из растительных волокон, а кожаный. Поэтому утверждение о бедности древних лапотников, которые в действительности ходили в кожаной обуви, по мнению Курбатова, беспочвенно.
Все сказанное еще и еще раз подтверждает сложность и неоднозначность оценки средневековой материальной культуры с позиций нашего времени. Повторяю: зачастую мы не знаем, что означают термины, встречающиеся в письменных источниках, а вместе с тем нам не известно назначение и название многих предметов, найденных при раскопках. Однако с изложенными археологом Курбатовым выводами, на мой взгляд, можно спорить, отстаивая ту точку зрения, что лапоть значительно более древнее изобретение человека.
Итак, единичные находки плетеной обуви при раскопках древнерусских городов археологи традиционно объясняют тем, что лапти - прежде всего, атрибут деревенской жизни, тогда как горожане предпочитали носить кожаную обувь, остатки которой в огромных количествах встречаются в культурном слое при раскопках. И тем не менее анализ нескольких археологических отчетов и публикаций, по-моему, не дает основания считать, что плетеной обуви не существовало ранее конца XV - начала XVI века. Почему? А дело в том, что публикации (и даже отчеты) далеко не всегда отражают весь спектр обнаруженного археологами массового материала. Вполне возможно, что в публикациях ничего не говорилось о плохо сохранившихся обрывках лаптей либо их представили как-то иначе.
Для однозначного ответа на вопрос, носили ли в России лапти ранее XV века, необходимо внимательно просмотреть описи находок, проверить датировку слоя и т.д. Ведь известно, что существуют публикации, оставшиеся незамеченными, в которых упоминаются остатки плетеной обуви из раннесредневековых напластований Лядинского могильника (Мордовия) и Вятических курганов (Подмосковье). Лапти обнаруживали и в домонгольских напластованиях Смоленска. Сведения об этом, возможно, удастся обнаружить и в других отчетах.
Если бы лапти действительно получили широкое распространение только в позднем Средневековье, то в XVI-XVII веках они встречались бы повсеместно. Однако в городах фрагменты плетеной обуви этого времени обнаруживаются при раскопках весьма редко, в то время как детали кожаной обуви исчисляются десятками тысяч.
Теперь об информативности, которую несет средневековый иллюстративный материал - иконы, фрески, миниатюры. Нельзя не учитывать, что ее сильно снижает условность изображений, далеких от реальной жизни. Да и длиннополые одежды часто скрывают ноги изображенных персонажей. Неслучайно историк А. В. Арциховский, изучивший более десяти тысяч миниатюр Лицевого свода и обобщивший результаты своих исследований в солидной монографии "Древнерусские миниатюры как исторический источник", вовсе не касается обуви.
Почему нет необходимой информации в письменных документах? Прежде всего, из-за скудости и отрывочности самих источников, в которых меньше всего внимания уделяется описанию костюма, тем более одежды простолюдина. Появление же на страницах писцовых книг XVI века упоминаний о ремесленниках, специально занимавшихся плетением обуви, отнюдь не исключает того факта, что лапти еще раньше плели сами крестьяне.
А. В. Курбатов словно не замечает упоминавшегося выше фрагмента из "Слова Даниила Заточника", где впервые встречается слово "лыченица ", противопоставленное "червленым сапозем ". Никак не объясняется и летописное свидетельство 1205 года, где говорится о дани в виде лыка, взятой русскими князьями после победы над Литвой и Ятвягами. Комментарий Курбатова к отрывку из "Повести временных лет", где побежденные болгары представлены неуловимыми кочевниками, хотя и интересен, но тоже вызывает вопросы. Нельзя считать кочевой империей булгарское государство конца Х века, объединившее многие племена Среднего Поволжья. Здесь уже господствовали феодальные отношения, процветали огромные города - Болгар, Сувар, Биляр, богатевшие на транзитной торговле. К тому же поход на Болгар в 985 году был не первым (упоминание о первом походе относится к 977 году), поэтому Владимир уже имел представление о противнике и вряд ли нуждался в объяснениях Добрыни.
И наконец, по поводу заметок западноевропейских путешественников, побывавших в России. Они появляются лишь в конце XV века, поэтому более ранних свидетельств в источниках этой категории просто не существует. Более того, в записках иностранцев основное внимание уделялось политическим событиям. Диковинная же, с точки зрения европейца, одежда россиян их почти не занимала.
Особенный интерес представляет книга известного немецкого дипломата барона Сигизмунда Герберштей на, посетившего Москву в 1517 году в качестве посла императора Максимилиана I. В его записках есть гравюра, изображающая сцену езды в санях, на которой отчетливо видны обутые в лапти лыжники, сопровождающие сани. Во всяком случае, в своих записках Герберштейн отмечает, что на лыжах ходили во многих местах России. Четкое изображение крестьян, обутых в лапти, есть и в книге "Путешествие в Московию" А. Олеария, дважды побывавшего в Москве в 30-х годах XVII века. Правда, в тексте книги сами лапти не упоминаются.
У этнографов также нет однозначного мнения о времени распространения плетеной обуви и ее роли в жизни крестьянского населения раннего Средневековья. Одни исследователи подвергают сомнению древность лаптей, считая, что прежде крестьяне ходили в кожаной обуви. Другие ссылаются на обычаи и поверья, говорящие как раз о глубокой древности лаптей, например, указывают на их обрядовое значение в тех местах, где плетеная обувь давно предана забвению. В частности, уже упоминавшийся финский исследователь И. С. Вахрос ссылается на описание похорон в среде уральских старообрядцев-кержаков, не носивших плетеной обуви, но хоронивших покойника обутым в лапти.
Суммируя изложенное, отметим: трудно поверить, что широко распространенные в раннем Средневековье лыко и кочедыки использовались лишь для плетения коробов и сетей. Уверен, обувь, изготовленная из растительного волокна, была традиционной частью восточнославянского костюма и хорошо знакома не только русским, но и полякам, и чехам, и немцам.
Казалось бы, вопрос о дате и характере распространения плетеной обуви - весьма частный момент нашей истории. Однако в данном случае он затрагивает масштабную проблему различия города и деревни. В свое время историки отмечали, что довольно тесная связь города и сельской округи, отсутствие существенного правового различия между "черным" населением городской слободы и крестьянами не позволяют провести резкой границы между ними. Тем не менее результаты раскопок свидетельствуют, что в городах лапти встречаются крайне редко. Это и понятно. Обувь, сплетенная из лыка, бересты или других растительных волокон, больше подходила для крестьянского быта и труда, а город, как известно, жил в основном ремеслом и торговлей. Журнал "Наука и жизнь" не однажды рассказывал о старинной обуви - лаптях и даже учил, как сплести их самому. Напомним две относительно недавние публикации:
Редичев С. . - 2000, № 6.
Редичев С. . - 2001, № 1.
Неожиданно из Полтавы прибыл Василий Васильевич. Еще только брезжил рассвет, а уж в дворцовых сенях и переходах — не протолкаться. Гул, как в улье. Софья не спала ночь. Вышитое золотом, покрытое жемчужной сетью, платье, — более пуда весом, — бармы в лалах, изумрудах и алмазах, ожерелья, золотая цепь — давили плечи. Сидела у окна, сжав губы, чтобы не дрожали. Верка, ближняя женщина, дышала на замерзшее стекло: — Матушка, голубушка, — едет! Подхватила царевну под локоть, и Софья взглянула: по выпавшему за ночь снегу от Никольских ворот шла крупной рысью шестерка серых в яблоках, на головах — султаны, на бархатных шлеях — наборные кисти до земли, впереди коней бегут в белых кафтанах скороходы, крича: «Пади, пади!», у дверей низкого, крытого парчой возка скачут офицеры в железных латах, коротких епанчах. Остановились у Красного крыльца. Дворяне, в тесноте ломая бока друг другу, кинулись высаживать князя... У правительницы закатились глаза. Верка опять подхватила ее, — «вот соскучилась-то сердешная!» Софья прохрипела: — Верка, подай Монамахову шапку. Она увидела Василия Васильевича, только когда всходила на трон в Грановитой палате. В паникадилах горели свечи. Бояре сидели по скамьям. Он стоял, пышно одетый, но весь будто потраченный молью: борода и усы отросли, глаза ввалились, лицо желтоватое, редкие волосы слежались на голове... Софья едва сдерживала слезы. Оторвала от подлокотника полную, туго схваченную у запястья горячую руку. Став на колено, князь поцеловал, прикоснулся к ней шершавыми губами. Она ждала не того и содрогнулась, будто чувствуя беду... — Рады видеть тебя, князь Василий Васильевич. Хотим знать про твое здравие... — Она чуть кашлянула, чтобы голос не хрипел. — Милостив ли бог к делам нашим, кои мы вверили тебе? Она сидела золотая, тучная, нарумяненная на отцовском троне, украшенном рыбьим зубом. Четыре рынды, по уставу, — блаженно-тихие отроки, в белом, в горностаевых шапках, с серебряными топориками, стояли позади. Бояре с двух сторон, как святители в раю, окружали крытый алым сукном, трехступенчатый помост трона. Происходило все благолепно, по древнему чину византийских императоров. Василий Васильевич слушал, преклоня колено, опустив голову, раскинув руки... Софья отговорила. Василий Васильевич встал и благодарил за милостивые слова. Два думных пристава степенно подставили ему раскладной стул. Дело дошло до главного, — зачем он и приехал. Пытливо и недоверчиво Василий Васильевич покосился на ряды знакомых лиц, — сухие, как на иконах, медно-красные, злые, распухшие от лени, с наморщенными лбами, — вытянулись, ожидая, что скажет князь Голицын, подбираясь к их кошелям... Василий Васильевич повел речь околицами... «Я-де раб и холоп ваш, великих государей, царей и великих князей и прочая, бью челом вам, великим государям в том, чтобы вы, великие государи, мне бы, холопу вашему Ваське с товарищи, вашу, великих государей, милость как и раньше, так и впредь оказали и велели бы пресвятые, пречистые владычицы богородицы, милосердные царицы и приснодевы Марии образ из Донского монастыря к войску вашему, государеву, непобедимому и победоносному, послать, дабы пречистая богородица сама полками вашими предводительствовала и от всяких напастей заступала и над врагами вашими преславные победы и дивное одоление являла...» Долго он говорил. От духоты, от боярского потения туман стоял сиянием над оплывающими свечами. Окончил про образ донской богородицы. Бояре, подумав для порядка, приговорили: послать. Вздыхали облегченно. Тогда Василий Васильевич уже твердо заговорил о главном: войскам третий месяц не плачено жалованья. Иноземные офицеры, — к примеру полковник Патрик Гордон, — обижаются, медные деньги кидают наземь, просят заплатить серебром, от крайности хоть соболями... Люди пообносились, валенок нет, все войско в лаптях, и тех нехватает... А с февраля — выступать в поход... Как бы опять сраму не получилось... — Сколько же денег просишь у нас? — спросила Софья. — Тысяч пятьсот серебром и золотом. Бояре ахнули. У иных попадали трости и костыли. Зашумели. Вскакивая, ударяли себя рукавами по бокам: «Ахти нам!..» Василий Васильевич глядел на Софью, и она отвечала горящим взглядом. Он заговорил еще смелее: — Были у меня в стану два человека из Варшавы, монахи, иезуиты. Есть у них грамота от французского короля, чтоб им верить. Предлагают они великое дело. Вам (привстав, поклонился Софье), пресветлым государям, от того дела быть должна немалая польза... Говорят они так: на морях-де ныне много разбойников, французским кораблям ходить кругом света опасно, много товаров напрасно гибнет. А через русскую землю путь на восток прямой и легкий — и в Персию, и в Индию, и в Китай. Вывозить, мол, вам товары все равно не на чем, купцы ваши московские безденежны. А французские купцы богаты. И чем вам без пользы оберегать границы, пустите наших купцов в Сибирь и дальше, куда им захочется. Они и дороги порубят в болотах, и верстовые столбы поставят, и взъезжие ямы. В Сибири будут покупать меха, платить за них золотом, а ежели найдут руды, то станут заводить и рудное дело. Старый князь Приимков-Ростовский, не сдержав сердца, перебил Василия Васильевича: — От своих кукуйских еретиков не знаем, куда деваться. А ты чужих на шею накачиваешь... Конец православию!.. — Едва англичан сбыли при покойном государе, — крикнул думный дворянин Боборыкин, — а ныне под француза нам итти?.. Не бывать тому! Другой, Зиновьев, проговорил с яростью: — Нам на том крепко стоять, чтоб их, иноземцев, древнюю пыху в конец сломить... А не на том, чтоб им давать промыслы да торговлю... Чтоб их во смирение привести... Мы есть третий Рим... — Истинно, истинно, — зашумели бояре. Василий Васильевич оглядывался, от гнева глаза посветлели, дрожали ноздри... — Не менее вашего о государстве болею... (Он повысил голос.) Грудь... (Он ударил перстнями по кольчуге.) Грудь изорвал ногтями, когда узнал, как французские министры бесчестили наших великих послов Долгорукого и Мышецкого... Поехали просить денег с пустыми руками, — честь и потеряли на том... (Многие бояре густо засопели.) А поехали бы с выгодой французскому королю, — три миллиона ливров давно бы лежали в приказе Большого дворца. Иезуиты клялись на евангелии: лишь бы великие государи согласились на их прожект, и Дума приговорила, — а уж они головой ручаются за три миллиона ливров, кои получим еще до весны. — Что ж, бояре, подумайте о сем, — сказала Софья, — дело великое. Легко сказать — подумать о таком деле... Действительно, было время, — после великой смуты, — когда иноземцы коршунами кинулись на Россию, захватили промыслы и торговлю, сбили цены на все. Помещикам едва не даром приходилось отдавать лен, пеньку, хлеб. Да они же, иноземцы, приучили русских людей носить испанский бархат, голландское полотно, французские шелка, ездить в каретах, сидеть на итальянских стульях. При покойном Алексее Михайловиче скинули иноземное иго! — сами-де повезем морем товары. Из Голландии выписали мастера Картена Брандта, с великими трудами построили корабль «Орел», — да на этом и замерло дело, людей, способных к мореходству, не оказалось. Да и денег было мало. Да и хлопотно. «Орел» сгнил, стоя на Волге у Нижнего Новгорода. И опять лезут иноземцы, норовят по локоть засунуться в русский карман... Что тут придумать? Пятьсот тысяч рублей на войну с ханом выложи, — Голицын без денег не уедет... Ишь, ловко поманил тремя миллионами! Вспотеешь, думая... Зиновьев, захватив горстью бороду, проговорил: — Наложить бы еще какую подать на посады и слободы... Ну, хошь бы на соль... Князь Волконский, острый умом старец, ответствовал: — На лапти еще налогу нет... — Истинно, истинно, — зашумели бояре, — мужики по двенадцати пар лаптей в год изнашивают, наложить по две деньги дани на пару лаптей, — вот и побьем хана... Легко стало боярам. Решили дело. Иные вытирали пот, иные вертели пальцами, отдувались. Иные от облегчения пускали злого духа в шубу. Перехитрили Василия Васильевича. Он не сдавался, — нарушив чин, вскочил, застучал тростью. — Безумцы! Нищие — бросаете в грязь сокровище! Голодные — отталкиваете руку, протянувшую хлеб... Да что же, господь помрачил умы ваши? Во всех христианских странах, — а есть такие, что и уезда нашего не стоят, — жиреет торговля, народы богатеют, все ищут выгоды своей... Лишь мы одни дремлем непробудно... Как в чуму — розно бежит народ, — отчаянно... Леса полны разбойников... И те уходят, куда глаза глядят... Скоро пустыней назовут русскую землю! Приходи швед, англичанин, турок — владей... Слезы чрезмерной досады брызнули из синих глаз Василия Васильевича. Софья, вцепясь ногтями в подлокотники. перегнулась с трона, — у самой дрожали щеки. — Французов допускать незачем, — густо проговорил боярин князь Федор Юрьевич Ромодановский. Софья впилась в него взором. Бояре затихли. Он, покачав чревом, чтобы сползти к краю лавки, встал — коротконогий, с широкой спиной, с маленькой приглаженной головой, ушедшей в плечи. Холодно было смотреть в раскосые темные глаза его. Бороду недавно обрил, усы были закручены, крючковатый нос висел над толстыми губами. — Французских купцов нам не надо: последнюю рубашку снимут... Так... Вот недавно был в Преображенском у государя... Потеха, баловство... Верно... Но и потеха бывает разумная. Немцы, голландцы, мастера, корабельщики, офицеры, — дело знают... Два полка — Семеновский, Преображенский — не нашим чета стрельцам. Купцов иноземных нам не надо, а без иноземцев не обойтись... Заводить у себя железное дело, полотняное, кожевенное, стекольное. Мельницы ставить под лесопилки, как на Кукуе. Заводить флот — вот что надо. А что, приговорим мы сегодня налог на лапти... А, да ну вас, — приговаривайте, мне все одно... Он, будто рассердясь, мотнул толстым лицом, закрученными усами, попятился, сел на лавку... В этот день боярская Дума окончательно ничего не приговорила...
